Где-то за облаками прятался восход, разбудивший город и невидимым метрономом отсчитавший новый день. Такой же, как и тысячи дней до него в бесконечном круговороте времени и самой жизни. Как и вчера, позавчера и ещё много дней назад, люди спешили по своим делам: в школу, на работу, в магазины, на встречу с друзьями. Словно маленькие муравьи, они то толпами, то стайками, то поодиночке плели свою тонкую нить в огромном покрывале бытия, создавая одному Богу известный узор. Со стороны этот день не отличался ничем от своих предшественников. Разве что холодный, пронизывающий ветер неприятно забирался под одежду, создавая ощущение, словно бы кто-то касался ледяными руками  теплой кожи. Но если прислушаться к тонким струнам, пронизывающим этот город,  ниточкам реяцу, витающим в нём лёгкой паутинкой, можно было ощутить едва уловимые изменения. Сейчас в городе было слишком много шинигами, в особенности тех, чей уровень духовных сил нуждался в корректировке печатью ради сохранения города и его жителей в целостности, но даже несмотря на это, кое-что всё равно выбивалось из понятия «обычно».   
Куросаки Ичиго. Мальчишка, в своё время перевернувший всё Общество душ с ног на голову, встряхнувший заплесневевшие устои и раскрывший глаза обросшему мхом Готею 13 на истинную суть происходящего в самом сердце их организации. Страшно представить, что произошло бы, не будь в нём столько решимости и храбрости спасти Рукию вопреки всему, даже здравому смыслу.  Бьякуя никогда бы не простил себя, потеряй он сестру так глупо, позволив предателям подергать за нужные ниточки и превратить его в марионетку, оправдывающуюся слепой буквой закона. Закона в руках безумца Айзена и его тонкой игры, позволившей обвести вокруг пальца даже Ямамото Генрюсая. Временный шинигами по праву заслужил молчаливую благодарность и уважение со стороны аристократа и сейчас, кажется, сам нуждался в помощи.
Капитан буквально застыл в воздухе, прислушиваясь к собственным ощущениям и пытаясь уловить хотя бы намёк на принадлежащую Куросаки Ичиго реяцу, но даже здесь, над домом, где по рассказам Рукии  тот жил, её не было.  Как и в части города, где находилась школа. Именно там, Кучики впервые понял, что именно не так с сегодняшним днём. Предчувствие звякнуло тревожным колокольчиком.
Он стоял на одном месте довольно долго, рассматривая небольшой дом прямо под ногами в надежде увидеть какую-нибудь зацепку и перебирая варианты возможных событий, что могли повлечь за собой исчезновение реяцу временного шинигами, но в какой-то момент ощутил, что здесь он больше не один.  Уловить присутствие капитана Комаммуры было не сложно. Его реяцу было сложно с кем-то перепутать. Она была совершенно особенной, с тонкой минорной ноткой, но яркой, похожей  на солнечный свет,  однако не слепящий и не раздражающий как у Зараки Кенпачи.  Истинная сила этого капитана явно была не только в кулаках и мышцах, что, несомненно, заслуживало уважения.
Аристократ не сразу поднял взгляд на приближающегося Коммамуру, до последнего надеясь, что его одиночество останется таковым, но как только прозвучали слова приветствия был вынужден прервать своё единение с собственными мыслями.
- Капитан Комаммура, - коротко, едва заметно кивнул мужчина, про себя одобрительно отметив, что Саджин держит дистанцию, оставляя Бьякуе его личное пространство которым, как известно, глава клана очень дорожит.
- Хотел кое-что проверить, - коротко ответил он на дежурный вопрос практически ничего не значащей фразой, за которой могло скрываться что угодно. Наверное, на этом можно было бы и разойтись, пожелав друг другу удачи, но в какой-то момент Кучики вдруг почувствовал, что в своём импровизированном расследовании не хотел бы полагаться только на себя. Куросаки Ичиго научил его ещё кое-чему.  Он бы никогда не смог проделать свой путь от Каракуры до Сокьёку в одиночку.
- Это дом Куросаки Ичиго, - пояснил Кучики и перевел взгляд с капитана Комаммуры на ничем не отличающийся от других дом, что стоял внизу, - и я не чувствую его духовную силу.  Ни здесь, ни где-либо в Каракуре.

Есть такое выражение «Мой дом – моя крепость» но, вспоминая фривольное поведение Куросаки Ичиго в Обществе Душ в те дни, когда предатели уже скрылись через гарганту, а все сражения из-за казни Рукии отгремели, Кучики задумался, знает ли о чем-то таком временный шинигами или нет? Достаточно было вспомнить, как тот влез в окно бараков четвертого отряда, чтобы переговорить с выздоравливающим от ран Бьякуей. Окно, должно заметить, находилось не на первом и даже не на втором этаже. Кто знает, будь Кучики в тот момент в своём поместье, нарушитель спокойствия всего Сейрейтея скорее всего не поленился бы забраться и туда. Да и вообще, личное пространство других людей Ичиго, похоже, тоже не шибко уважал. Как и многовековые правила приличия. Тогда аристократу показалось, что он его просто-напросто не уважает, но сейчас он всё больше склонялся к мысли, что это происходит у Куросаки не осознанно, по незнанию и собственной простоте. Всё равно, что упрекнуть простолюдина в незнании основ этикета в благородных семьях.
Бьякуя не спешил отвечать Коммамуре. Он молчал, но то, что вопрос Саджина был услышан оповестил легкий поворот головы в сторону капитана и беглый взгляд серых, холодных как лёд глаз. Определенно нужно было найти Куросаки Ичиго. Или убедиться, что у него всё в порядке, или оказать помощь. Но стоило ли вламываться в его дом? Воспитание и аристократические манеры останавливали Бьякую от подобного, но, с другой стороны, если со временным шинигами что-то и вправду случилось, сейчас было не до этой вежливости.  Да и, если верить рассказам Рукии, в его комнате уже побывала половина Сейрейтея.
Внутренний конфликт воспитания и здравого смысла разрешился, качнув чашу весов в сторону последнего. Наконец, аристократ прервал своё молчание.
- Думаю, нам необходимо это сделать, - словно говоря о чём-то трудном и тяжело выполнимом, наконец, ответил Бьякуя.
Он первым сделал шаг в шунпо, чтобы в следующий момент оказаться на земле, прямо на растрепанном зеленом газоне перед домом. Нестриженная и неухоженная трава уже о многом говорили Кучики про обитателей дома.
Казалось бы, что может быть проще – войти в дом, осмотреться, уйти. Но нет, в этом случае всё было не так просто. Вдруг в доме кто-то есть? Конечно, в теории, простые люди не видят призраков и шинигами, но ведь Куросаки Ичиго видел. А что, если у него вся семья такая? Какова будет их реакция на появление подобных «призраков» на пороге их дома? Всё было как-то скомкано и нелепо, но решение уже было принято. Да и ситуация требовала действовать.
Капитан шестого отряда поднял голову наблюдая, как порывы ветра тревожат голубоватую штору за чуть приоткрытым окном в комнате на втором этаже. Спасибо Рукии, он знал, чья эта комната.
- Предлагаю разделиться, - так можно было бы управиться гораздо быстрее, да и смысла толпиться вдвоем в маленьком помещении не было. Оставалось лишь определиться, кто из двоих капитанов воспользуется дверью, а кто окном. Последнее для капитана Кучики было крайне нежелательно.

Привычные будни, состоящие из многочисленных бумаг, отчетов, постоянных тренировок и капитанских собраний, расписание которых не менялось вот уже много лет, серую жизнь, но спокойную и размеренную, совсем недавно словно облили краской из ведра. Чернила установленных границ поплыли и, смешавшись, словно оживили всю картину.  Бьякуя смог взглянуть на многие вещи в ином цвете, а что-то, ранее ускользавшее от глаз ввиду своей блёклости, и вовсе заметить. Например, осознать, что Рукия для него стала ярким цветком, теплым лучом света, человеком, в котором продолжала жить их с Хисаной частичка чистой, жертвенной любви. Или, например, что Ренджи вовсе не тупой дуболом с недостижимыми амбициями, коим он был в глазах капитана совсем недавно, а человек преданный себе, своему сердцу и людям, которые ему дороги. Он не побоялся запятнать своё имя клеймом предателя, выступить против общества, устоев, своего капитана. Это должен был сделать Бьякуя, спасая сестру. Должен, но не смог. Многое теперь выглядело иначе. Даже капитан Коммамура представлялся в совершенно ином свете. Раньше он был чем-то незаметным, блеклым, не представляющим интереса, несмотря на свой необыкновенный вид и таинственное происхождение. Кучики даже толком не мог вспомнить, когда он разговаривал с ним и разговаривал ли вообще. Его существование воспринималось как данность, не требующая от него, какой бы то ни было, реакции. Но вот сейчас их короткий разговор и действия Саджина выдавали в нём человека (если, конечно, его можно было так назвать) чуткого и наблюдательного. Кучики с благодарностью отметил, что с ним не говорили больше, чем это необходимо, держались на расстоянии и даже без лишних слов и намеков поняли глубоко скрытое нежелание входить в дом через окно. Возможно, Коммамуре самому было неприятно подобное проникновение в чужое жилище, но он, всё же, предпочел пожертвовать своими чувствами ради гордости аристократа. Немая благодарность скользнула в глазах капитана шестого отряда, но Саджину не суждено было её увидеть, ведь он уже нацелил взор на свой путь в дом Куросаки. Пора было и Бьякуе последовать своим.
Без лишней спешки капитан Кучики прошелся по дорожке к дому, остановившись перед самым его порогом. «Подумав – решайся, решившись – не думай» - вспомнил он чьё-то мудрое наставление в момент, когда внутри вновь зашевелился червячок сомнений правильности подобного вторжения. Уже было поздно что-либо переигрывать. Тонкая, чуть бледная рука уже уверенно коснулась дверной ручки и осторожно распахнула дверь.
Холодный воздух с улицы ворвался в теплое помещение и принес с собой немного опавших осенних листьев, раскидав их по гостиной. Внутри было тихо, словно дома никого не было. Первое, что Кучики отметил это то, что в доме царил порядок, а значит здесь, по крайней мере на первом этаже, борьбы не было. Пока было трудно сказать,  хороший или плохой это знак, так что следовало осмотреться более детально и Бьякуя, наконец, переступил порог чужого дома, приняв на себя статус незваного гостя.
Судя потому, что со второго этажа никаких посторонних звуков не доносилось, у капитана Комаммуры дела обстояли примерно так же. Впрочем, возможно он что-то найдет, ведь у него больше шансов. По крайней мере, Кучики понадеялся, что Саджин не только прекрасно умеет чувствовать чужую реяцу, но и улавливать запахи, что Бьякуе ввиду его человеческой анатомии попросту недоступно.

Комамура должен был предполагать, что встреча с главой семейства так или иначе произойдет, и все равно не успел к ней как следует подготовиться. Насмешливый голос с ноткой ехидности, более присущей Ичимару Гину, заставил Саджина вздрогнуть от неожиданности и,  в пример Бьякуи, повернуться к говорившему. В момент движения пальцы снова оставили рукоять Тенкена, а массивные руки опустились по швам, показывая собеседнику мирный настрой. Вообще глава Седьмого отряда не любил, когда над ним смеются, но и фразы, и настроение говорившего настолько ошеломили его, что на несколько секунд Комамура потерял дар речи и не смог собраться с ответом. Острый взгляд выхватил из тени коридора мужскую фигуру, облаченную в белый халат, и насмешливое лицо, сильно потертое беспощадным временем. Впрочем, судя по словам и их насмешливому посылу, мужчина не растерял юношеского озорства, составляя резкий контраст со своим не по годам серьезным сыном, которого Саджин никогда не видел в подобном настроении.
Капитан Кучики избавил Комамуру от необходимости отвечать - в словах главы клана не было ни капли оправданий, ровно как и никакой реакции на столь прямую издевку в свой адрес, что слегка пристыдило капитана Седьмого отряда, запоздало подумавшего о том, что и ему самому было бы неплохо научиться сдержанности. Да, обычно его трудно было вывести из себя, однако, в свете последних событий, начавшихся с предательства трех капитанов и заканчивая заново обретенным благодаря стараниям Куроцучи Тенкеном, на некоторое время ставшего неестественно-чужим, Саджин чувствовал, как душу постепенно захватывают гнев и раздражение, грозясь наплевать на самообладание и вырваться наружу подобно неуправляемой стихии. Возможно, в этой ситуации была еще одна составляющая, помимо сложившихся обстоятельств - хотел того Комамура или нет, он делил свою человеческую душу со звериной сущностью, которую обуздать намного труднее при всех гигантских силах. Думать об этом стало тяжело, мрачные мысли рассеял образ главнокомандующего - сильный и волевой, абсолютно лишенный каких-либо предрассудков, которые могли навсегда оставить Саджина за порогом Сейрейтея, не дав ему ни малейшего шанса проявить себя.
Мятущаяся душа успокоилась и улеглась, возвращая капитана в его прежнее состояние. Комамура очнулся. В пример Бьякуе, оправдываться на столь едкую шутку вовсе не стоило, хотя, по честной привычке, очень хотелось. В конце концов, пусть мужчина и обладает даром видеть шинигами, это вовсе не значит, что его обязательно посвящать во все детали. Впрочем, Саджин запоздало пришел к выводу, что, на месте среднестатистического главы семейства, вряд ли нормально принял слова двух недо-духов в традиционной одежде и с катанами на поясах, которые утверждают, что пришли к его сыну. Столь же запоздало в сознание стукнула мысль о том, что отец Куросаки слишком уж спокойно воспринимает появление капитанов - словно уже встречался с подобными гостями не один раз. Это насторожило внимательного Комамуру. Может ли это значить, что?..
Понимая, что пауза затянулась дольше, чем обычно, Саджин решил дать свой ответ.
- Приносим извинения за вторжение. Так можем мы поговорить с Куросаки Ичиго?
Глава Седьмого отряда уже заведомо предполагал ответ и все же покорно ждал его от мужчины напротив, рассуждая, мог ли Комамура чувствовать подобную реяцу раньше.

Комамура бросил на собеседника строгий взгляд - веселого настроя и оптимизма отца Ичиго капитан не разделял ни на грамм. Ровно как и почти прямого обвинения в адрес внешности и одеяния собеседников, напоминающих со стороны каких-нибудь монахов-отшельников или же действительно, участников какого-нибудь национального праздника. Но более всего, Саджина поразило отношение старшего Куросаки по отношению к возможному развитию событий, предполагающего даже потасовку. Какую же славу успел заработать временный шинигами в собственном городе, раз его собственный отец так о нем отзывается? Встревал ли рыжеволосый в неравные сражения и раньше и чем это для него заканчивалось?
Комамура невольно вспомнил первое появление шумного подростка в Обществе душ. Безрассудство, неуправляемые эмоции, хлещущие через край, абсолютное отсутствие навыков маскировки и субординации. Ведь где-то и в ком-то это уже определенно встречалось ранее. Ичиго было наплевать на численный перевес и разницу в силе, он просто шел по головам, сжимая в руке неестественной формы занпакто. А на деле, это был всего лишь обычный подросток, одержимый наивной идеей спасти свою подругу. Ни тебе интриг, ни каких-то скрытых смыслов и планов. Куросаки был открытым и понятным. Так почему же в его отце Саджин видел сейчас обратное? В кого же тогда удался характером временный шинигами?
Впрочем, на философские размышления сейчас все равно не было времени - Комамура не желал тратить ни одной лишней минуты и, тем более, заставлять главнокомандующего слишком долго ждать отчета. На звероподобном лице капитана отразилась суровость, показывающая мужчине напротив него всю серьезность намерений капитана Седьмого отряда. Шинигами шагнул вперед, сокращая расстояние между собой и отцом семейства еще на полтора метра. В движениях Комамуры не было враждебности - только собранность и решимость, подкрепившиеся внезапной догадкой, едва острый взгляд выхватил из полумрака коридора озорные щелочки глаз, небритую щетину и взлохмаченную прическу, не оставляющую никаких сомнений, что этот человек и вправду отец Куросаки Ичиго, отличающегося столь же запоминающимися торчащими во все стороны волосами.
Некоторое время Саджин не знал, что ему сказать. Сходство оказалось слишком уж явным, чтобы ошибиться, а особенно, тому, чье зрение было не в пример острее обычных шинигами.
Это был он.
Капитан Десятого отряда, Ишшин Шиба, пропавший много лет назад.
От столь неожиданной догадки Комамура отступил назад и громко выдохнул. Вопреки вертевшимся в голове вопросам, он не стал вываливать их на собеседника, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет. Они и в прошлые годы почти не контактировали, так чего же начинать активное общение прямо сейчас?
- Ситуация слишком серьезна, чтобы относиться к ней так легкомысленно, Шиба Ишшин.
Комамура выдержал паузу, дожидаясь реакции отца Ичиго, хотя, впрочем, тот к этому наверняка готовился. Называть его капитаном уже было как-то неправильно, да и не воспринимался мужчина в больничном халате главой Десятого отряда в столь неуставной обстановке.
- Ваш сын может быть где угодно. И он может быть в опасности.
Не то, чтобы Саджин переживал за временного шинигами, однако, продолжал удивляться реакции его отца. Создавалось впечатление, что Ишшину наплевать на Куросаки.
- Поэтому мы и пришли сюда. Вы точно не знаете, где он может быть?
Комамура не был дипломатом, и сохранять спокойствие при общении с таким странным типом ему было все сложнее и сложнее.

В коридоре словно стало на несколько градусов жарче, и было непонятно, виновата ли в этом сложившаяся обстановка или же духовная энергия действительно изменилась. И даже комплимент со стороны бывшего капитана не смог снять напряжения с Комамуры, которому едва ли не ткнули в ошибку в фамилии. Вот только Саджин не ошибся - он знал капитана Шибу, и, называя его прежнюю фамилию, капитан стремился идентифицировать собеседника, не более.
Следующие слова неприятно всколыхнули душу, а закипающая в ней ярость выступила на лице. Янтарные зрачки вспыхнули гневом, а лицо перечеркнула злоба. Да как этот наглец смеет обвинять Готэй в таком бесчестном поступке? Может тут, в Каракуре, Ишшин уже не был тем озорным сорванцом, которым его запомнили, однако, по возрасту и в силу видовой особенности, Комамура имел полное право считать себя старшим. Впрочем, по званию он сейчас все равно был выше отца Ичиго.
- Не говорите глупости, если у вас нет доказательств, - жестко отрезал Комамура, сжимая кулаки. Понятно же, что булыжник сейчас полетел в огород главнокомандующего, а подобного жеста глава Седьмого отряда просто не мог пропустить мимо своего внимания. - Иначе я не...
Он осекся - врезавшееся в слух имя Канаме Тоусена ошарашило Саджина настолько, что он подавился на полуслове и мрачно замолчал. Пока Комамура предавался скорби и размышлениям, бывший друг сделал шаг первым. Последний кусочек мозаики занял свое место в общей картине. Разве что вопрос, что именно Тоусен хотел найти в Каракуре, так и остался без ответа...
Некоторое время Комамура пытался собраться с ответом, переводя взгляд с Ишшина на свои собственные руки. Если отец Ичиго хочет от него ясного ответа, то пусть не рассчитывает на это.
- Решение примет  главнокомандующий. Это не в моей компетенции.
Или Куросаки-старший рассчитывал, что Саджин, подобно Киораку, бросится в Уэко Мундо - спасать нерадивого заместителя шинигами? Впрочем, если этот приказ даст Ямамото, Комамура выполнит все до последнего слова.
- Я понимаю, что вы считаете своего сына достаточно самостоятельным. Но он обладает громадными силами, которые Айзен наверняка захочет использовать. И тогда пострадает ваш же город. Неужели вам на это наплевать?
Наверное, последние слова прозвучали слишком уж несдержанно и резко, да и у Саджина никогда не было детей, чтобы сравнить ситуацию. Ичиго Куросаки не должен был стать шинигами. Просто не должен был. И тогда бывшего капитана Десятого отряда никто не стал бы беспокоить.
- Сложившаяся ситуация слишком серьезна и сложна. Ичиго Куросаки не справится с ней в одиночку. Ему еще многому следует научиться.
Теперь в сторону старшего Куросаки полетел скрытый упрек, касающийся воспитания Ичиго и безалаберности его отца, которому абсолютно все равно, где находится его сын - в Каракуре, Обществе душ, Уэко Мундо, у Урахары...
Возможно, Комамура не имел права читать Ишшину лекции, но и он, внешне спокойный и собранный, тоже имел свои слабости и мог потерять самоконтроль.

Закипающее в душе возмущение и яростный гнев, проявляющийся обычно лишь на поле сражения, мешал Комамуре думать и слушать. Чем больше он находился в компании отца Куросаки, тем больше язвительный мужчина трепал ему нервы. Его слова, дерзкие и яркие, будоражили сознание и давили на чувства. Казалось, два капитана говорят о разных вещах - при всех ехидных словах в адрес Генрюсая, Саджин переживал еще и за Ичиго, ставшего разменной монетой в будущей битве, но Ишшин почему-то понимал это как-то иначе. И потому, вместо взаимопонимания вышло сплошное недоразумение - бывший глава Десятого отряда бросался колкими словами, побуждая руководителя Седьмого в ярости сжимать кулаки. Как же просто Ишшин отказался от Готэя, как же ему просто отказаться теперь и от сына! Непростительно!
Звериная натура постепенно брала верх - вокруг Комамуры реяцу пошла мелкими волнами, а рука в плотной перчатке легла на рукоять Тенкена, словно Саджин и в самом деле решился атаковать наглого дезертира. На самом же деле шинигами подсознательно просил у занпакто поддержки и помощи - сейчас сорваться на эмоции, не в самом выгодном положении и месте, будет ужасной ошибкой и даст Ишшину новый повод для издевательств. Потому как он нарочно цеплял преданность Комамуры, стремясь задеть за живое своими сомнительными речами. Но он просто не знает, что пришлось пережить Саджину, и уже никогда не узнает. Стоит ли обвинять Куросаки-старшего в его невежественном поступке? Пожалуй, нет.
И ведь Ишшин знал, что, даже играя с огнем, все равно останется целым. Он знал, что Комамура не позволит себе нарушить закон и напасть на безоружного, даже если он подзуживает его на драку. Будь на месте Саджина главнокомандующий, возможно, так бы уже не храбрился, хотя, может быть, и Генрюсаю все высказал бы без утайки. Знать ответ на этот собственный вопрос Комамуре не хотелось, ровно как и оставаться в этом доме хоть одну лишнюю минуту.
И все же он сдержался. Глубоко выдохнул и отпустил рукоять занпакто. Закрыл и снова открыл глаза, опустил руки и погасил духовное давление.
- Все ясно. Благодарю за ответ.
В его ровном голосе не было ни капли благодарности - лишь ледяная вежливость, свойственная в общении малознакомых людей. Саджин уже понял, что прежнего Ишшина Шибу он больше никогда не увидит. Да и стоит ли пытаться вернуть того, кто позорно сбежал из Готэя, не объяснив причин?
Последняя мысль снова всколыхнула успокоившийся гнев, но ему Комамура ему уже не поддался. Бесполезно разговаривать с каменной стеной. Бесполезно пытаться убедить скалу сойти со своего места. К тому же, пусть косвенно, но Ишшин указал Саджину на дверь, намекая, что больше не намерен вести пустые беседы со ставшим ему чужим готэйским капитаном. А значит, разговор окончен, и в нем поставлена твердая точка.
Комамура склонил голову и медленно кивнул.
- Да. Больше не буду отнимать ваше время, Куросаки Ишшин. Простите за беспокойство.
Прямые слова были лишены эмоций, но все же несли в себе толику вежливости, потому как на провокацию нужно отвечать только так.
- Прощайте.
Саджин повернулся к бывшему коллеге спиной и направился к двери. Ему казалось, что каждый шаг становится на несколько граммов тяжелее, а нарастающее в душе желание высказать дезертиру все, что о нем думает, все сильнее. Однако, шинигами просто отпустил ситуацию, отгородив себя от нее закрывшейся за ним дверью.
Разделитель миров раздвинулся на две аккуратные седзи, и оттуда выпорхнула Адская Бабочка. Комамура бросил последний взгляд на просыпающийся город и, тяжело вздохнув, шагнул в колышущийся коридор, оставляя за спиной тяжелый разговор и так и не установившееся понимание с отцом Ичиго.