[AVA]http://s9.uploads.ru/DbWhu.jpg[/AVA]Каракура встретила капитана Восьмого отряда прохладой. И тишиной - редким явлением в мире живых, наполненного гаммой различных звуков. Киораку непроизвольно поежился - скорее, не от холода, практически не ощущаемого духовным телом, а от отсутствия на левом боку дайсё, с которым мужчина расставался преимущественно перед отходом ко сну. Так что, можно сказать, он едва ли не сросся со своим духовным мечом, а потому вынужденный отправиться в генсей без оружия, чувствовал себя наполовину опустошенным и, возможно, беззащитным, хотя шинигами его ранга были натренированы настолько, что вполне могли защититься, что говорится, голыми руками. Беззащитность была не физическая - моральная. Он только-только начал ощущать прерванную связь с Катен Кьёкотцу - и сразу же был вынужден оставить оружие в рабочем кабинете, не получив возможности даже побеседовать с ним. Но что поделать - приказ свыше требовал ограничения всякого насилия, которое и в другое время Шунсую было до ужаса неприятным и нежелательным. Не то, чтобы он не доверял главнокомандующему или же тому, ради которого и выполнил приказ явиться безоружным, но все же, в условиях подобного напряжения, на чужой территории, в опасной близости к миру Уэко Мундо безопасность точно лишней не бывает. Тем более после хладнокровного предательства предложение переговоров звучало более чем подозрительно и смахивало больше на ловушку, чем на попытки нынешнего руководителя Пустых урегулировать сложившееся недопонимание. А сейчас родной город Куросаки Ичиго и вовсе казался беззащитным - рейацу временного шинигами в нем не прослеживалось, что наталкивало на определенную мысль о том, что рыжеволосый пропадает где-то в другом месте, и в случае опасности Каракуру от потока Пустых защищать будет некому. Впрочем, Айзен сам поставил себя в тупик подобным предложением - это значит, что и Тоусен Канаме явится на встречу без Судзумуши, а значит, они будут относительно на равных.
Впрочем, Киораку почувствовал себя спокойнее, узнав, что на задание с ним отправится Джуширо Укитаке - давний друг и соратник, понимающий капитана больше, чем любой другой капитан, и, возможно, настолько же близко, как и лейтенант Исе Нанао. Они с Укитаке прошли большую часть жизни, от студенческой скамьи до настоящего времени, и оба прекрасно понимали, насколько важны сейчас осторожная дипломатия и мирные переговоры. Важны не сами слова, а полученная информация, влекущая за собой никому не видимые доводы, которые капитаны будут строить уже у себя в сознании.
Духовная энергия, ранее напоминающая едва пульсирующий поток, сейчас превратилась в полыхающие столбы - перед капитанами разверзлась гарганта, выпуская на свет их будущего собеседника - Канаме Тоусена, ранее капитана Девятого отряда, ныне же - помощника Айзена. Новый порыв ветра взметнул полы хаори и едва не унес амигасу, которую Шунсуй придержал правой рукой, после чего поднял голову и улыбнулся противнику.
- Пунктуален как всегда. Иного я от тебя не ожидал.
В его голосе сквозила беззаботность, скрывающая, словно камуфляжем, стальное напряжение и беспокойство, присущее всем живым существам. Киораку всегда придерживался этой тактики, и пока она его почти никогда не подводила.

Он не может видеть безмятежной улыбки на лице Къераку, но ему достаточно слышать эти  голоса. Спокойная доброжелательность. Сочувствие даже.
Несправедливо!
По справедливости, они должны ненавидеть его, как всегда ненавидят предателей!
И никто из них не должен жалеть  его.
А  значит, все ложь.
Дежурная вежливость.
Хлипкая, как маска свежеиспеченного адьюкаса – плюнь, и полетят осколки, обнажая звериный оскал.
Он кивает – коротко, будто отметая формальности прочь.
Какие могут быть счеты между врагами?
- Готей прислал вас. А Уэко Мундо – меня. – Не "Айзен Соуске". Ему очень не по себе – впервые он совершает полноценное предательство. 
Свой уход  вслед за Айзеном он таковым не считал никогда. Нельзя предать то, во что не веришь.
А вот сейчас… с  какой стороны ни глянь – самое что ни на есть.
Успокаивает лишь то, что «глянуть» выше его сил – а значит, он никогда не узнает точно.
Узнаешь… - шепчет ветер. Такой же упругий, как там, на песчаном  плато под ущербной луной.
И пахнет почти так же.
Тоусен едва заметно кривит губы.
Ветер напоминает.
У каждого мира свой  путь. Своя судьба, свое предназначение.
Своя маска.
Где-то во внутреннем мире насмешливо скрипит надкрылками Судзумуши:  Думаешь, ты безоружен?
Нет, я всегда там,  где ты.
Мы с тобой – одно.
А значит, лжи в этой встрече еще больше, чем кажется.
Противники – ну не приятели же, верно? – стоят друг напротив друга, попирая ногами прозрачное небо осени.
- Что известно Готей-13 о Лас Ночес и его обитателях? - голос звучит глуховато.
Будто Тоусен говорит из-под костяной маски.

Отредактировано Kaname Tousen (26.12.2018 17:23)

Къераку осторожен, как скальпель хирурга, и опасен, как королевская кобра.
Он щедро сыплет словами – он всегда это умел, когда-то давно Тоусен мог часами говорить с ним, практически на любые темы, наслаждаясь разноцветьем произносимого.
Пусть не так, как с Комамурой.
Друзьями они никогда не были. Да и не могли быть – каждый себе на уме.
У каждого в душе потемки, черные, как форма Готей-13.
Каждый умел сосуществовать с темнотой, сделать ее своей силой  – один играл с тенью, второй – делился тьмой.
Тоусен мог бы стать серьезным противником для Къераку – ведь там, где нет света, нет и тени?
Но другом стать не сумел.
Да и не стремился.
Он усмехается:
- Мне всегда казалось, что Куротцучи сложно заставить замолчать. А говорит он с огромным удовольствием. -  Уж что-что, а пространные рассуждения сумасшедший ученый очень любил, будто бы получая удовольствие от звуков собственного голоса.
Или от той мерзопакости, которую он этим голосом произносит?
Тоусен не любит Куротцучи. Впрочем, Куротцучи вообще мало кто любит.
Как и самого Тоусена.
Но это не имеет значения, особенно сейчас.
- Ты выбрал неверное сравнение, Къераку. – Голос все так же глух. – Но я тебя понимаю.
Готей просто не хочет знать ничего, что может поколебать привычное мироустройство.
Поделить мир на черное и белое – он усмехается, осознавая иронию этих слов, -  просто. И понятно.
Налетевший откуда-то ветер  треплет белый край одежды Тоусена.
Широкие рукава Къераку трепещут в потоке воздуха, будто крылья бабочки.
Черный и белый.
- Куча пустых и меносов, значит. Пусть будет так.  -  Тоусен с удивлением чувствует, как где-то в глубине души закипает раздражение. Досадует на самого себя -  ну стоит ли оно того?
С легкостью – пока еще – подавляет это чувство: несправедливо вымещать на собеседнике недовольство мироустройством.
Так может поступить синигами Готей-13.
И так никогда не поступит тот, кто слышал голос Пустыни.
Кто осязал ее ветер, кто стоял под ее небом – один.
Кто является собой.
И всем.
Тоусен на миг – краткий, как биение сердца – вспомнает край каменного плато к «северу» (стороны света условны там, где никогда не показывается солнце) от Лас Ночес, ошеломляюще-гулкое ощущение пустоты и наполненности одновременно: казалось, он вот-вот рассыплется на духовные частицы, и в то же время он чувствовал себя – Пустыней. Песком. Ветром.
Наверное, он мог бы пошевилить скалистым кряжем, сторожащим Лес Меносов на его стыке с первым слоем реальности Уэко Мундо, как собственной рукой.
Проверять он не стал.
Не решился
… Пожимает плечами:
- Скажи мне, Къераку Шунсуй… Способны ли синигами не мстить  за собственные ошибки и просчеты другим?
Ответ Къераку не изменит ничего в глобальном смысле.
Но его ответ очень важен для самого Тоусена.

Укитаке наблюдал за переговорами со стороны – зачем ему вмешиваться, если Шунсуй прекрасно справляется? Поэтому капитан присматривался к окружающей обстановке и к лицам участников переговоров. Очень многое говорило то, что не сказано словами – вот Тоусен прислушался к чему-то, хотя никого рядом не было. Это не понравилось Укитаке. Тоусен сейчас слишком арранкар, а значит его занпакто... да. Острый привкус лжи почувствовался во всей этой ситуации. Лжи и фарса.
Лицо же Шунсуя... Укитаке невольно улыбнулся – вот кто был мастер переговоров, так его друг, это было не отнять! Он сам сейчас попался бы... будь он на другой стороне. Выяснения же, кто чего и сколько знает об Уэко Мундо, не интересовали Укитаке – простое перебрасывание словами с целью потянуть время.
Капитан отвлекся, изучая парк. Красиво. Листья кленов чуть начинали краснеть – скоро будет совсем красиво. Жаль только, солнце скрыто за облаками. И холодно – не то что бы в мире живых, будучи в духовном теле, он чувствовал погоду, но ветер беспокоил Укитаке, привыкшего опасаться холода и непогоды – многолетние привычки так легко не изживают себя. Мрачно... Совсем как у них на душе. Странная идея все-таки... но что если Айзен сам вырыл себе яму, прислав в качестве переговорщика такого принципиального человека, как Тоусен? Не Гина, не сам лично пришел. Тут капитан понял, что что-то изменилось – чуть заметное колыхание реяцу, чуть иной тон, но это заставило вздрогнуть.
- Стоит ли думать о мести? Для этого ли мы здесь?... – начал Укитаке. Резкий порыв ветра сбил дыхание, заставил закашляться. Капитан чуть не согнулся пополам от кашля, закрываясь рукой. Никак. Вот же на ровном месте – хватанул холодного воздуха и готово... Привычный старый страх поднимался из глубины. Неужели все-таки все было зря? Но он так хорошо себя чувствовал последнее время, да и стала бы Унохана-сэмпай врать? В конце концов он мог и просто закашляться...
Укитаке распрямился, протер лицо ладонями, махнул рукой Шунсую – все в порядке, мол, не переживай. Но друг уже переполошился.
- Вернуться? – Укитаке снова закашлялся. Надо было одеться теплее. Видимо, все-таки не до конца восстановился, да... надо спросить у Уноханы-сэмпай что-нибудь общеукрепляющее...
Молча кивнул. Уходить не хотелось, но пожалуй пока и правда лучше поберечься. Укитаке проследил взглядом за бабочкой, движением раскрывающихся ворот. Оглянулся на обеспокоенного друга, коротко улыбнулся - "со мной все будет хорошо" - и вошел в Сенкаймон.

Кьёраку думал, что после ухода Укитаке ему станет легче. Но нет - по сознанию словно пробежал электрический разряд, больно ужалив напоследок. Словно подтверждая тревогу Шунсуя, налетел новый порыв ветра, вздыбил рукава и полы хаори,едва не сорвал амигасу, а затем снова отправился в одному ему известную сторону, оставив двух шинигами наедине с собственными мыслями и невозможностью разорвать этот замкнутый круг. Глава Восьмого отряда до сих пор не понимал, зачем вообще затеяли эти странные переговоры - неужели Ямаджи верил, что Кьёраку будет способен уболтать Тоусена до такого состояния, при котором слепой капитан сложит оружие и сдастся? Неет, даже не держал в голове - главнокомандующий знал каждого капитана слишком хорошо, а порой, даже лучше его самого. И, каким бы Канаме не был праведником, сдаться без боя он точно не захочет. Однако, и бой сейчас был невозможен, ведь основным условием этого разговора было оставить оружие и не геройствовать. Впрочем, именно с этим проблем у Шунсуя не было - капитан и сам не жаждал лезть в самое пекло, подобно коллеге Кенпачи Зараки. Тем более, с бывшим коллегой.
"Комамура мне этого первым не простит..."
Тактика Кьёраку дала слабину. Обычно противник перед ним открывался во всей красе, однако Тоусен, напротив, замаскировал свою душу, словно спрятал в кокон, и ни в какую не желал показывать своих истинных намерений и чувств. Это и не нравилось проницательному Шунсую. Впрочем, никто не говорил, что будет легко.
Мужчина снова улыбнулся и поежился от нового порыва ветра.
- Прости меня за мое невежество, но не мог бы ты говорить попонятнее? Я не настроен сегодня играть в загадки.
И снова - ни тени злобы или раздражения. Мышь пытается обдурить кошку. И то, насколько она хорошо это сделает, зависит конечный результат.
- А я вот слышал, что одно рисовое зернышко может склонить чашу весов, и что даже один человек способен изменить ход истории, - засунув левую руку в складку косоде, произнес Кьёраку, обращаясь больше к самому себе, чем к Тоусену. - Впрочем, мы же сюда не о прошлом говорить пришли, верно?
На последней фразе добродушно прищуренные глаза Шунсуя раскрылись, и в серой бездне скользнула тень. То же бывало в пространстве его банкая.
Недобрый знак.
- И раз уж ты являешь собой волю Уэко Мундо, хотелось бы услышать, чем вы оправдаете эту некрасивую ситуацию, сложившуюся между нашими мирами? И как нам все это решить?
В голосе Кьёраку теперь звенели струны сарказма. Конечно, до этого разговора мужчина часто задумывался о том, отчего дорога в мир Пустых всегда была закрыта, и почему главнокомандующий строго-настрого запрещал посещать его. Словно маленьким детям запрещали ходить в заброшенные дома, где обязательно найдется свой маньяк, способный убить любопытное дитя. Не было ли тут чего-то еще?
Кьёраку вспомнил о той страшной ночи, когда Готэй потерял своих лучших офицеров. Тогда в дело вмешалась дикая сила мира вечных сумерек, навсегда разделившая пустофицированных и шинигами на два разных лагеря.
- И как же ты, поборник справедливости, оказался на стороне тех, кто убивает таких, как мы?
И снова - сарказм. Едкий, как эссенция в лаборатории Куротсучи, откуда Кьёраку вернулся всего полчаса назад. И снова - острое недоверие.
Как же так?

Медленно, словно вековое дерево, росло напряжение, давя своим весом на находившегося в радиусе его действия капитана Восьмого отряда. Цивилизованной беседы не получалось, и это совершенно не нравилось Кьёраку, который до этой встречи потратил немало слов и сил в разговоре с Маюри, который всегда казался ему скользким и неприятным. А теперь то же Шунсуй ощущает в разговоре с Канаме. И это очень напрягает.
Разговор на удивление плавно перешел на сторону взаимных обвинений - завуалированных, но столь же острых, как сюрикены, спрятанные в поясе кимоно самой неприступной красотки.
Странно. Перевод стрелок был совершенно не в характере Тоусена. Что же могло изменить его незыблемую точку зрения?
Смех оппонента не вызвал ответной реакции - напротив, Шунсуй напрягся и автоматически сложил руки на поясе, там, где обычно торчали рукояти дайсё, как будто переживал о том, что после этого последует какая-нибудь мощная атака - бывший капитан Девятого отряда наверняка способен на многое даже без занпакто. Неужели дипломатии конец?
Капитан вздохнул и опустил голову. Игры на Тоусена не действуют, более того - они его даже раздражают. Наверное, в иное время и при иных обстоятельствах Кьёраку наверняка порадовался этому результату, да вот только снова ехидничать, как и в случае с Куроцучи - значит, подорвать доверие Ямаджи, который поручил своим ученикам самую сложную задачу, рассчитывая на максимально удобный вариант для Готэя.
- Вовсе нет, - без тени улыбки произнес капитан, вглядываясь в лицо собеседника, словно пытаясь отыскать в нем ответ на свой вопрос, который мужчина никак не мог озвучить. - Я вообще против любого насилия, кому, как не тебе, об этом знать. Только вот...
Шунсуй шагнул вперед, сокращая расстояние между собой и Канаме еще на метр.
- Ты был готов позволить умереть малышке Рукии, разве нет? И ведь именно Айзен устроил весь этот театр. Скажи, Тоусен, почему ты пошел за ним? Разве его идеи не перечат твоему понятию справедливости? Разве справедливо было убивать невинную девушку таким жестоким способом?
Он помнил, как они с Укитаке ворвались в азарт Сокёку. Как трудно было сдерживать эту несокрушимую мощь. И чем в итоге обернулись их старания.
- Впрочем, наверное, это сейчас уже неважно, - беззаботно улыбнулся Кьёраку. - Не стоит тянуть время. Я сразу перейду к делу.
Впервые за последнее время мужчина поднял правую руку и двумя пальцами слегка вскинул край амигасы, открывая Тоусену свое лицо, которое слепой капитан все равно не увидит. И все же, это был первый малюсенький шажочек к такому трудному взаимопониманию.
- Я хотел бы обсудить с тобой возможные компромиссы. Главнокомандующий не настолько заинтересован в сражении, как бы вы хотели думать. И, если будет возможен вариант с меньшими жертвами, нам хотелось бы его рассмотреть.
Со стороны капитан наверняка бы укорил себя за столь глупое предложение. Нет, это была не глупость, а заранее продуманная тактика, что была направлена на вызов определенной реакции.
И от того, какая именно она будет у Тоусена, зависят остальные части плана.

Говорят, что даже самый сдержанный человек рано или поздно простится с этим хваленым терпением. Окажись на месте Шунсуя Бьякуя или сам Ямаджи, разговоры уже перешли бы на язык силы, и в ход пошло бы кидо. Но кому, как не главе Восьмого отряда понимать всю тонкость дипломатии? Он не рассчитывал на то, что Тоусен сразу же примет все условия, которые Генрюсай велел передать. В отличие от Комамуры, Кьёраку уже начинал сомневаться в незыблемости законов главнокомандующего с того самого момента, когда вышел приказ о казни Рукии. Ответ Канаме, ледяной и неприятный, не решил проблемы - напротив, усилил ее, побуждая снова перейти на личности.
Но Шунсуй сдержался. То, что произошло, уже не исправить. Не вернуть предателей в Готэй, не остановить Айзена, не прекратить эту бессмысленную и никому не нужную конфронтацию. Так чего же подливать масла и в без того бушующий огонь? Какой смысл разжигать конфликт на том, что уже не имеет значения?
И все же, капитану хотелось ответить на это ледяное безразличие. Припомнить Тоусену жизни невинных душ Руконгая и Каракуры, поглощенные Пустыми, которыми сейчас окружили себя Канаме и Айзен. Рассказать о вайзардах, что пострадали от руки предателя-шинигами. И о тех жертвах, которые будут неизбежны на Зимней войне.
Мужчина печально вздохнул и опустил край амигасы на глаза, снова скрываясь от Тоусена. Неужели слепой шинигами верит, что такое возможно? Смог бы он на месте Шунсуя допустить повальную резню проводников душ - в том, что Айзен сделает это, не было никаких сомнений. Остался бы в стороне, видя, как уничтожают беззащитных. Смог бы поднять свою руку с мечом на самого близкого друга, что остался в далеком Сейрейтее?
"Комамура... Если бы ты был на моем месте, смог бы ты заставить его говорить по-иному?"
Навряд ли. Тот же Саджин кричал ему с холма Сокьёку и просил вернуться. И что в ответ? Чужие слова и чужие идеалы, идущие вразрез со всеми убеждениями Канаме. А может, тут скрывалась совсем иная причина?
Ответов на эти вопросы у Кьёраку не было. Время шло, а разговор не сдвинулся с мертвой точки. И, на что бы не надеялся Ямамото, у его подопечного не выйдет разговора только потому, что каждая сторона считает себя правой и не собирается уступать свою правду другой. Это - извечная проблема враждующих, каждый из которых не хочет сдаваться.
- Ты же понимаешь, что это невозможно. Неужели, Тоусен, ты надеешься, что Готэй поступит так опрометчиво и  позволит вам уничтожить миллионы невинных душ, живущих в этом городе? Да, ты можешь ненавидеть шинигами и утверждать, что смерть Рукии Кучики ничего не значила бы. А как же обычные души? В чем они виноваты перед вами? Только тем, что вам нужен Ключ Короля? И в этом заключается твоя справедливость?
В груди вспыхнуло яркое пламя ярости, которому Шунсуй все же непроизвольно поддался. И пусть в его смешливом голосе не было и намека на гнев, однако отозвавшуюся резонансом реяцу слепой капитан точно должен был почувствовать. Мужчина снова вздохнул и успокоился, позволяя духовному давлению прийти в норму.
Нельзя.
Бесполезно.
- Неужели нет иного способа все разрешить? Разве справедливость заключается не в мире и равноправии, а в повальном уничтожении одной из сторон? Подумай еще, Тоусен. Что бы ты сделал на месте главнокомандующего?
Холодный ветер забрался под ворот косоде, и Шунсуй поежился. А может, все дело в этой замкнутой ситуации, из которой нет выхода?
Он не может вернуться в Готэй ни с чем. Он просто обязан сделать все, что возможно.

Гнев утих, затаился в самом темном уголке души, ожидая своего часа. Кьёраку устало выдохнул - бессмысленный разговор начал его утомлять, однако же периодически возвращающая мысль о том, как отреагирует Ямаджи на эти безрадостные новости, удерживала Шунсуя на месте. На смену настороженности пришло удивление, а в глазах снова проскочила искорка интереса - озорно-мальчишеского, несерьезного. Тоусен напрасно старался изобразить из себя дурачка, которому неизвестны истинные мотивы собственного начальника - Кьёраку это не понравилось. Для Канаме было совершенно несвойственно кого-то обманывать, тайно или явно - скорее, недоговаривать. Чего он хочет этим добиться - непонимания или неординарной реакции собеседника, который может посчитать это оскорблением или презрением?
Спокойные фразы Тоусена не приносили облегчения - напротив, они, словно длинные ледяные иглы, прошивали все вокруг, добираясь до защищенного высокой стеной сознания Шунсуя. И после этих слов стало ясно - дипломатия капитана Восьмого отряда с глухим треском провалилась, и, хотелось Кьёраку того или нет, выслушивать петиции Генрюсая ему все равно придется. Впрочем, Ямаджи и самому следовало догадаться, что мирные переговоры ни к чему не придут - даже если сам Тоусен не разделяет мнения Айзена, он все равно уже не вернется в Готэй, придерживаясь своей справедливости. Впрочем, нельзя было сказать, что Шунсуй безоговорочно верил Ямамото, особенно в связи с последними событиями, где вера в главнокомандующего пошатнулась и была подобна подгнившим сваям, которые еще держали дом, но уже не так уверенно и твердо, как раньше.
- Ясно, - со вздохом ответил Кьёраку, рассеянно вертя на пальце свисающую с амигасы тесемку. - Значит, ничего другого мы друг другу предложить не можем. А я-то так надеялся...
Последнюю фразу он бросил шутливо-горько, будто в самом деле верил в эту зыбкую мечту, а на самом же деле, это была его привычная манера. Торчать в мире живых уже не было смысла, однако уйти, ничего не сказав в ответ, Шунсуй просто не мог. Не в его стиле.
Капитан поднял голову и посмотрел на собеседника, более всего напоминающего ему сейчас архаичную колонну, которой и живой-то было бы не назвать, если бы озорник ветер периодически не играл складками его нового длинного одеяния, напоминающего Кьёраку одежду Куросаки Ичиго, меняющуюся вместе с ним при вызове банкая, и не трепал длинные волосы, рассыпавшиеся по плечам. Шунсуй не видел глаз Тоусена, и поэтому не знал, что тот чувствует на самом деле и как относится к нынешней ситуации. Хотелось верить, что Канаме - не такой, как Айзен, и что есть хоть какие-то шансы на то, что в нужный момент он не станет вмешиваться. Кьёраку не хотелось даже думать о том, как он будет смотреть потом в глаза Комамуре.
- Значит, разговор окончен, - то ли спрашивая, то ли утверждая, протянул капитан Восьмого отряда, в самый последний момент схватив едва не улетевшую амигасу. - Очень жаль. В таком случае, я передам главнокомандующему твой ответ, что поделать. А я ведь меньше всех хочу лезть в эту кровавую бойню...
В голосе Шунсуя прозвучала искренняя горечь - Тоусен прекрасно знал, как глава Восьмого отряда относится к бессмысленным сражениям как никто другой. Впрочем, злые языки тут же заявили бы, что он-де просто ленится.
- Прощай, Тоусен. Был рад поболтать с тобой, - натянуто улыбнулся Кьёраку, приподняв края амигасы, после чего слегка подался вперед, словно отвешивая поклон. - И все-таки, ты подумай. Любую ошибку можно исправить...
И через пару мгновений покинул поле переговоров, направляясь к тому месту, где должен был открыть врата в Дангай. На душе было пусто и холодно, смешиваясь с далеким чувством вины за то, что так и не смог оправдать ожиданий главнокомандующего...