Массивные дверные створки за спиной Кьёраку захлопнулись с оглушающим грохотом. Встречающие капитана шинигами ответили короткими кивками, что Шунсуй наблюдал нечасто. Было видно, что весь Сейрейтей переживает острое напряжение, и это затишье перед зарождающейся бурей было страшнее и неприятнее, чем звон ударяющих друг о друга лезвий занпакто, и проводники душ пребывают в том же состоянии, в котором пребывает зажженный фитиль взрывчатки, готовой вот-вот взорваться. И все же, на капитана Восьмого отряда смотрели с тайной надеждой, будто бы в силах одного Шунсуя было остановить неизбежное. Отчитываться о своей неудаче мужчина не собирался - лишь ободряюще улыбнулся стражникам врат и, надвинув на глаза амигасу, медленно побрел в сторону казарм Первого отряда. Сейчас больше всего хотелось домой, в ставший по-домашнему уютным капитанский кабинет, выпить саке и расслабиться, но все это сейчас было непозволительной роскошью - главнокомандующий ждал отчета о встрече с Тоусеном, и, отправляя Кьёраку и Укитаке в Каракуру, велел по возвращению немедленно следовать к нему. И пусть среди остальных капитанов Шунсуй и Джуширо были у Генрюсая на особом счету, не стоило думать, что они ходят у него в любимчиках. Скорее, наоборот - те, кто более других приближены к начальству, получат выговор раньше всех, и с них спроса намного больше, если и вовсе, самое невозможное.
Находясь в дангае, Кьёраку двигался как можно медленнее, словно оттягивая неизбежную кару, которая обязательно свалится ему на голову. Но, как не оттягивай, а выполнять свои обязанности все равно придется. Ведь тех, кто мог выдержать огненный взгляд и давящую реяцу Ямаджи, можно было по пальцам одной руки пересчитать. Укитаке, Шунсуй и лейтенант Ямамото - Сасакиба, о котором глава Восьмого отряда знал не намного больше, чем о стенах Башни Раскаяния. Впрочем, другого лейтенанта Ямаджи себе бы и не выбрал - заместитель капитана зачастую отражал характер своего начальника. Члены отряда тайных операций не в счет - они не задерживались перед Генрюсаем не больше минуты.
Широкий двор с возвышающейся над ней высокой башней, бросающейся в глаза своей ослепительной белизной, встретил Кьёраку мертвой тишиной, словно весь Первый отряд сделал все необходимое, чтобы никому не попасться на глаза и попрятались по углам, опасаясь гнева своего капитана. Шунсуй поймал себя на мысли, что, по сути, никогда не видел членов главного отряда Сейрейтея в глаза. Впрочем, абсолютно пустыми казармы быть не могли. И, в подтверждении этому, у главного входа мужчина заметил стражей, стоящих настолько неподвижно, что их можно было принять за постаменты. Они задвигались только тогда, когда глава Восьмого отряда подошел к ним едва ли не вплотную. Тот, что помоложе, изо всех сил старался сохранить невозмутимый вид, хотя было заметно, что он страшно волновался - едва заметным, но нервным движением одергивал ножны с занпакто, а лицо, затвердевшее до острых линий, покрылось холодным потом. Совсем еще новичок, но уже сполна успел хлебнуть горя, и, кажется, был рад находиться снаружи, подальше от праведного гнева своего начальника. В его глазах Шунсуй прочитал острую жалость к чужому капитану, которому предстает войти в клетку с разъяренным меносом без права отступить. Мужчина наградил его такой же теплой улыбкой и кивнул на дверь, спрашивая разрешения.
В коридорах оказалось также тихо и пусто. Случайные шинигами стояли по струнке, словно стараясь слиться с со стенами и так же, как и стражи, сохраняя хладнокровие, словно опасались, что Генрюсай почувствует их страх через закрытые двери. Несчастный посланец, увидевший Кьёраку, нервно сглотнул, собрался с духом и осторожно сунулся в дверную щель, как можно более прямым голосом доложив о возвращении Шунсуя. Что ему ответили, Кьёраку не услышал, но, судя по слегка дрожащему голосу посланца, разрешение ему дали.
Высокие двери слегка скрипнули, пропуская Кьёраку внутрь, и беззвучно закрылись, повинуясь рукам оставшихся снаружи стражей, поспешивших защититься от гнева капитана и отгородиться от него стенами и дверями.
Огромный зал, оформленный в золотисто-багряных тонах, навалился на Шунсуя всей своей массой, словно неся в себе всю мощь и величие Генрюсая, но на самом деле, это была всего лишь моральная подготовка. Кабинет Ямаджи располагался дальше, на высоком балконе, на котором из всей мебели был лишь стол и высокий стул. Именно туда и направлялся Кьёраку, минуя длинные коридоры. Конечно, в другое время он мог просто использовать шунпо и переместиться на балкон сразу, но являться прямо сейчас без подготовки было опасно. Именно поэтому Шунсуй позволил подчиненным Генрюсая предупредить его о возвращении Кьёраку, хотя наверняка главнокомандующий, отличающийся способностью ощущать чужую реяцу, уже был в курсе возвращения своего старого ученика.
Очередной посланец высунулся из дверей, отошел в сторону, пропуская капитана, и так же осторожно закрыл за ним дверь.
Широкий балкон, с которого открывался вид на Сейрейтей и, вследствие этого, должный создавать впечатление простора и свободы, сейчас давил своей тяжестью, а от сгустившейся реяцу воздух дрожал и гудел, как наэлектризованный. Обычно сгорбленная фигура главнокомандующего сейчас казалась Шунсую прямее всех самых идеальных башен. Со стороны Ямаджи казался спокойным, но все это была лишь видимость, и кому, как не Кьёраку, было знать, что старик может вспыхнуть с первого слова, соревнуясь по жару и силе уничтожения со своим Рюджин Джакка.
- Шунсуй Кьёраку прибыл, - негромко отозвался капитан, сохраняя легкую, почти незаметную улыбку, которая сейчас была для него своего рода и щитом, и мечом, которые он выставлял против Ямаджи.

Отредактировано Kyoraku Shunsui (15.09.2019 21:19)

Слова главнокомандующего внесли в общий фон ещё больше напряжения, словно одним только своим звучанием стремились придавить беззаботно улыбающегося капитана напротив. А от острого и пронзительного, словно рентгеновский луч, взгляда из-под кустистых бровей у Шунсуя сложилось впечатление,  что он угодил в паровой гейзер - спина покрылась потом и косоде немилосердно липло к коже, вызывая с трудом сдерживаемое желание избавиться от кимоно и хаори. При всем этом нужно было сохранять позицию и всю возможную невозмутимость - Ямамото и без того неплохо прессовал подчиненных своей реяцу, и, если почувствует слабину,  то случайно или намеренно удвоит давление. А демонстировать свою слабость при таком шинигами - чистейшее безумие: слабаков старик не терпит,  справедливо считая, что если ты носишь звание капитана,  значит, обязан ему соответствовать в любой ситуации и не уподобляться рядовым проводникам душ. И не собирается даже думать  о том, что капитаны - те же шинигами и когда-то тоже были молодыми,  глупыми, испытывали гнев, страх и отчаяние. Наверное, именно благодаря выработанной и отточенной с годами до остроты вакидзаши тактике монолитной стены, из-за которой он периодически появлялся подобно игрушечному клоуну из коробки, чтобы потом снова вернуться в своё укрытие,  Киораку до сих пор занимал капитанскую должность, наблюдая,  как уживанием с Ямаджи справляются его коллеги - тех, чью память занес песок времени и тех, кто руководил отрядами в настоящее время. Каждый находил свой способ взаимодействия с Генрюсаем,  но многих объединяла одна и та же черта - по возможности,  сводить общение на минимум. А вот для пусть и бывших, но личных учеников подобная манера была возмутительным хамством и невозможной роскошью.  Являясь начальниками собственных отрядов,  Шунсуй и Джуширо, тем не менее, оставались своего рода подчиненными Ямамото и обязаны были делать все, что потребуется, пусть и негласно - главнокомандующий никогда бы не стал утруждать себя подобными разговорами на тему "слушайтесь старших", полагая,  что Киораку и Укитаке давным-давно это уяснили и в объяснениях не нуждаются.
Вот и сейчас, когда другой шинигами уже бы спрятал голову в плечи и согнулся в три погибели, глава Восьмого отряда, напротив, выпрямился и, стараясь не обращать внимания на липкую от пота спину,  посмотрел на бывшего наставника со всей уверенностью,  которую только мог себе позволить.  Впрочем, сейчас в его взгляде сквозила лёгкая виноватость и некоторая доля кротости,  а не смелая дерзость,  проявившаяся на холме Сокеку в день казни Рукии Кучики. Как бы то ни было, а вина Шунсуя в неудачном разговоре с Тоусеном все же была. Не то сказал,  поторопился, не был внимателен. Но печалиться о произошедшем,  ровно как и оттягивать разговор было опасно и безрассудно,  правда, если кто-то не преследовал цели быть раздавленным реяцу или же получить от Ямаджи щедрую порцию гнева и ярости, приправленную моралями о неподобающем поведении молодых  и капитанов в целом.
- Боюсь, не самые приятные, - не меняя позы, произнёс Шунсуй, непроизвольно опуская руки по швам,  словно зелёный новичок,  впервые увидевший капитана. - Противоположная сторона по-прежнему отвергает наши предложения. От лица Айзена Канаме Тоусен заявил о возможности переговоров лишь в том случае, если Сейрейтей не станет вмешиваться в их планы,  предполагающие возможное  уничтожение Общества душ. В конечном итоге,  соглашения мне добиться не удалось.
Он знал, что может последовать после этих слов,  но лгать или недоговаривать было ещё опаснее и могло приравняться к саботажу или даже измене. А в условиях напряженной ситуации в Сейрейтее его поступок может стать катализатором  для дальнейших беспорядков и сомнений.

Удар деревянного посоха, скрывавшего в себе разрушительную силу огня, прокатился по балкону громыхающей волной, и, все же, был показателем скорее раздражения, нежели неуправляемой ярости. Даже дышать в кабинете стало немного легче. Кьёраку поднял на наставника хитрый, с толикой удивления, взгляд - выходит, Ямаджи знал о результатах с самого начала и не ждал, что капитан сообщит ему обратное. Впрочем, при всех резкостях и странностях главнокомандующего, в некоторых случаях он поступал совершенно не так, как от него ожидали, и это способно было сбить с толку не только врагов, но и союзников. Видимо, такое поведение было свойственно всем высшим начальникам, хотя лично Шунсуй, на краткое мгновение представивший себя капитаном Первого отряда, никогда бы не смог перенять эти черты от Генрюсая.
Ответить на столь провокационный вопрос главе Восьмого отряда было нечего, да и, наверное, его ответ Ямамото и не был нужен, если он согласился с результатами ещё фразой раньше, которой мог бы волне раздавить Шунсуя. Следующий вопрос в противовес самому первому оказался для Кьёраку подобным ведру холодной воды, в который погрузили раскалённый металл. Подобный вопрос мужчина предугадал ещё на половине пути к казармам Первого отряда, буквально по фразам собирая разговор с Тоусеном. Непростую задачку задал Ямаджи своему бывшему ученику - узнать истинные намерения врага, чье лицо закрывали плотные очки, а голос не выражал никаких эмоций. Сложно было судить о Канаме, о котором Кьёраку не знал почти ничего - с подобной миссией, наверное, лучше справился бы Комамура, чью реяцу Шунсуй почувствовал в Каракуре. Всё-таки, друзья знают друг о друге гораздо больше, чем все окружающие. Правда, капитан несколько сомневался, смог ли Саджин рассказать все Генрюсаю - ведь даже при безоговорочной преданности есть вещи, которые не хотел бы говорить никому. А Комамура сомневался, пусть никому, кроме Шунсуя это, кажется, не было понятно - он, словно наивный ребенок, до последнего надеялся, что Канаме придет с повинной и все закончится, хотя и понимал, что ничем хорошим это не закончится.
Время для раздумий прошло. Пришло время отвечать.
Мужчина тихо выдохнул и поправил амигасу, открывая лицо. Всё-таки, как же непросто общаться с Генрюсаем.
- Точных сведений у мня нет, но в словах Тоусена я заметил двойное дно. Самому ему, кажется, не очень импонирует сложившаяся ситуация. Он предложил вариант, на который заведомо не было положительного ответа, и он это знает.
Говорить о том, какими острыми фразами Канаме охарактеризовал Готэй и их принципы, Генрюсаю не стоило - лишние эмоции сейчас не помогут, скорее, даже навредят. Впрочем, Ямамото за свою долгую жизнь наслушался в свой адрес всякого, и удивить его будет непросто. Наверняка он предполагает и такие слова.
- Они выжидают. Уверен, в их планах так или иначе фигурирует Куросаки Ичиго. В генсее его реяцу не прослеживается, так что я могу предположить, что он у них в плену. Это может объяснить нежелание контактировать и подпускать шинигами к Уэко Мундо.
"Но все это не точно..."
Выстраивать прочный дом на плохо возведённых опорах невероятно трудно. Больше предательства старик не любил, пожалуй, теорию "может быть" и "если",отдавая предпочтение только проверенным фактам.
Увы, у Кьёраку другой информации не было.

На краткий миг рассеявшееся напряжение снова накатило огненной волной, вызывая у Кьёраку краткий усталый вздох. В этом был весь Ямаджи - если не поругал, значит, ты молодец. А уж если попал под распеканцию, не надейся выйти сухим из воды - старик протащит тебя по всем кругам ада, проверит на прочность всеми доступными способами. Терпения у Генрюсая хватило ненадолго - полученная информация не то, чтобы его не удовлетворила - вовсе вывела из себя. Другой собеседник Шунсуя уже получил бы в ответ острую шутку или ироничный комментарий, но с огнем, как говорится, играть опасно - это понимал и капитан Восьмого отряда, и главнокомандующий.
- Полагать  так с моей стороны  было бы слишком самонадеянно, - выставил щит Шунсуй, своей  фразой словно отвечая "Я дурак, винюсь, спорить не буду". - Однако,  ясно то, что Тоусен не настолько поддерживает идеи Айзена, как хотел показаться со стороны. Я вовсе не рассчитываю на  его поддержку. Это может оказаться такой же ловушкой.
"Разве стоит говорить вам это мне,  если вы лучше нас знаете о Канаме и его идеях Справедливости, чем мы?"
Страсти накалялись, и в кабинете главнокомандующего опять стало жарко. И, тем не менее, Шунсуй едва удержался от язвительного смешка.  Как легко Ямаджи обвинить кого-то другого  в неудачах Готэя. Да, Урахара всегда был себе на уме, однако, стоит ли ожидать иного к себе обращения после того громкого скандала стодесятилетней давности, когда бывшего капитана Двенадцатого отряда едва не отправили под трибунал?
- Чистейший метод исключения. Если его реяцу нет ни  в генсее, ни в Обществе душ, то тогда где Куросаки еще может находиться? Конечно,есть вариант, что он погиб. Однако, в таком случае мы почувствовали бы всплеск духовной энергии.
Что Генрюсая убедят его слова, Киораку даже не питал надежд. Но тут все было до ужаса логичным, с такой задачкой справился бы даже первогодник-академист. Ямамото должен понимать, что положительных результатов от врага можно добиться только пыткой, и ничем больше. А вот с этим у Шунсуя было хуже.
Вопрос главнокомандующего вызвал у капитана Восьмого отряда удивленный взгляд. Долгое время Шунсуй считал, что Генрюсай и не подумает задавать его своему бывшему подопечному после той сцены на холме Сокеку, сделав для себя соответственные выводы. Однако же, сил пустить этим вопросом в Кьёраку у Ямамото хватило. Шунсуй снова натянул край амигасу на  глаза, однако, хочешь не хочешь, а отвечать нужно. От пристального  взгляда старика спрятаться было невозможно.
- Куросаки Ичиго... -  рассеянно повторил мужчина, словно стремился растянуть каждый иероглиф его имени. - Молод и горяч, как многие новички Академии. Привык делить  все на черное и белое, однако, если в чем-то  уверен, будет следовать этому до конца.
Наверное, Ямаджи ждал более точного ответа, нежели краткую характеристику, однако, Кьёраку намеренно сказал именно так, не вставая  на чью-либо сторону в суждениях о рыжеволосом риока с огромным нестандартным занпакто. Однако, если главнокомандующий и заподозрил того в предательстве, то очень напрасно. Глава Восьмого отряда был уверен, что кем-кем, а предателем Куросаки не станет никогда. Впрочем, кого ему предавать? Официальным шинигами-то он никогда не был.

Слова Генрюсая, крепкие и твердые, словно стены Башни Раскаяния, и в то же время, полные скрытой разрушительной силы, прозвенели в напряженном воздухе. Ожидать чего-то иного от Ямаджи было бы слишком самонадеянно - сам того не ведая, Генрюсай сейчас походил на Куросаки - так же делил все на черное и белое, даже не собираясь вникнуть в причины предательства сразу двух капитанов, один из которых совершенно не походил на роль мятежника. Надеяться на то, что Канаме в последнюю секунду обернет лезвие своего занпакто против Айзена, было все равно что ожидать теплого солнца в зимние метели. Если уж такой законченный идеалист встал на сторону зла, значит, для этого были немалые причины. Однако, главнокомандующему, кажется, все эти философствования были не нужны. Предал - значит, предал, и никогда предатель не станет союзником.
Казалось бы, удивить своими решениями кого-либо старику никогда не удавалось, и все же, побудило Шунсуя удивленно изогнуть правую бровь, благо поля амигасу удачно скрывали его изумление. Удивление было своеобразной маской-реакцией - в душе Кьёраку все словно перевернулось и покрылось леденящим ужасом. До последнего момента глава Восьмого отряда считал, что Ямамото убедился в полезности Ичиго настолько, чтобы не мытьем, так катаньем принудить его союзничать с Готэем. А теперь говорит, что стоило бы его убить в самом начале. И не было никаких сомнений, что ему, главнокомандующему, это бы удалось, в отличие от тех же капитанов-подчиненных. Только вот распоряжаться жизнью того, кто прибыл из другого мира, Генрюсаю права никто не давал. Увы, набраться смелости сказать ему это в лицо не мог даже храбрец Кьёраку.
А все потому, что прозорливый наставник уже успел понять, как именно относится к риока его бывший ученик, вступивший с ним в противостояние на холме Сокеку, пусть вслух этого не сказал и не собирался говорить.
Подтверждением догадок капитана стал жесткий конец посоха-занпакто, которым Ямаджи высказал свое недовольство. В эту минуту в сознание Киораку стукнула дурацкая ассоциация с насаженной на прут жареной рыбой. Впрочем, до истины было не так уж и далеко - о пылающей силе Рюуджин Джакка не знал разве что новичок-студент, а те, кому не посчастливилось испытать ее на собственной шкуре, давно покинули Общество душ в виде духовных частиц.
Старику явно не понравился его последний ответ, ровно как и отсутствие реакции на слова об уничтожении Куросаки Ичиго, способные любого симпатизирующего рыжеволосому парню шинигами как минимум заволноваться. Не по годам сильная рука Генрюсая была поистине тяжелой, заставляя скептиков на собственном опыте убедиться в том, что внешность бывает обманчива, и горе будет тому, кто посмеет утвердить обратное. От напористого тычка неприятно заныло плечо, однако, менять что-либо в нынешней ситуации в свою пользу капитан Восьмого отряда не собирался.
- Удалось засечь сильные колебания рейши в Каракуре, по своей структуре явно принадлежащие Пустым. Но уровень реяцу слишком высок. Из этого я делаю выводы, что у Айзена есть союзники, способные потягаться с капитанами. К тому же, у него все еще остается хогиоку.
Последняя фраза отозвалась неприятным привкусом. Свойств непонятного изобретения Урахары Киораку до конца не знал, однако, было ясно, что оно достаточно сильно, чтобы доставить неприятности всему капитанскому составу.

Любым играм приходит конец, и особенно неприятен он тогда, когда стирается грань между игрой и жестокой реальностью, последнюю из которых сейчас воплощал Ямаджи. Давление усилилось, не только физически - кабинет главнокомандующего превратился в раскаленную печь, обжигающую разум и душу до состояния обугленного трупа. Наверное, именно поэтому отряд Генрюсая всегда держался от него подальше - вынести эту мощь и жар могли лишь единицы. Что тут говорить, даже Шунсую стало не по себе настолько, что он мигом отказался от своего настроя, понимая, что и дальше изображать простодушного дурачка будет слишком опасно для собственной бедовой головы, которая в любую секунду может слететь с плеч взмахом меча Ямамото. Что главнокомандующий зол, уже не было никаких сомнений. Хотя оправдываться сейчас будет подобно попытке потушить полыхающий дом садовой лейкой, не оставалось ничего иного, как перестать изображать неприступную стену и отступить, позволяя Генрюсаю снова занять главенствующее место в собственном кабинете и этом неприятном разговоре.
Несмотря на опасность ситуации, ответить на первый вопрос Ямаджи Кьёраку никак не мог - у него просто не было доказательств, которых требовал старик. Преданности у Куросаки не было. Но и предателем он никогда не будет просто потому, что в этом мире у него есть друзья, которыми он дорожит и никогда не предаст. Шунсуй видел это в его глазах. Генрюсаю, считавшему дружбу чем-то зыбким и мешающим, объяснять это бесполезно.
Голова опустилась ниже, скрывая лицо тенью амигасу - перед Ямамото стоял провинившийся мальчишка, ждущий крепких ударов лозиной по самому болезненному месту. Правда, вопреки возможному ожиданию Ямаджи, Киораку не отступил ни на шаг, не теряя чувства собственного достоинства.
- Виноват, главнокомандующий Ямамото. У меня нет никаких доводов в адрес преданности Куросаки Ичиго. Я остаюсь верен Готэю 13 и его законам.
Слова звучали холодно и неестественно для того главы Восьмого отряда, которого все знали. Иногда Киораку замечал за собой внезапно накатывающую волну хладнокровия и серьезности. И во всех случаях это происходило при Ямамото, способного проявить скрытые за плотной коркой души иные чувства.
"Как и мой банкай..."
Наверное, враги, испытавшие на себе мощь Каремацу Шинджу, даже перед смертью не смогли бы поверить, что его владельцем являлся капитан с самым добродушным выражением на вечно небритом лице, в лукавых глазах которого не было и намека на тьму и смерть. Но в глубине души Шунсуя под огромным замком хранилось иное "я" - жесткое, разрушительное, словно спящее чудовище, еще не дождавшееся своего часа.
Пришлось вспомнить все произошедшее за последнее время и подосадовать на то, что Генрюсай требует все с него одного, а не расспрашивает у капитана каждого отряда.
- Разведка доложила, что в Разделителе миров произошла стычка между лейтенантом Абарай и двумя Пустыми высшего ранга. Как удалось установить, один из Пустых был пленником. Однако, доставить его в Сейрейтей не удалось - второй Пустой открыл гарганту, и лейтенант Абарай вместе с врагами вернулся в Уэко Мундо. Теперь, дабы добыть пленника, нужно действовать непосредственно оттуда.
"И вернуть лейтенанта Абарая..."
Оставалось надеяться, что его несколько неестественные извинения подействуют, и старик немного остынет. Хотя сильно рассчитывать на это не стоило.

Возможно, это могло показаться странным и невозможным, однако, Кьёраку действительно испугался. Беззаботная улыбка сошла на нет, а фигура еще больше ссутулилась. Голос Генрюсая казался ему таким же громким, как вой урагана, его мощь, соединенная с силой давящей на плечи реяцу, казалось, скоро пригвоздит Шунсуя к полу. Злить Ямаджи было опасно - не было никаких сомнений, что каждое слово, сказанное в этом кабинете, выполнится без всяких колебаний, и, если бы ситуация была несколько иной, капитан даже похихикал бы, в прямом смысле представляя, как взрослого мужчину на глазах у собственного отряда порют, как попавшегося на краже яблок хулигана. И Ямамото имел на это полное право - признаваться было тяжело, однако, старик был прав, и Шунсуй позволил себе расслабиться в слишком неподходящее для этого время, когда в спину смотрела слепая старуха-война, протянувшая свои костлявые руки к Каракуре и Обществу душ. Дальше строить из себя невинную овечку смысла не было - привести Генрюсая в его привычное состояние можно было только достоверной информацией и добросовестно выполненной работой. А сейчас, когда на руках не было никаких фактов, оставалось только попросить прощения и убраться с глаз долой. Что придется работать в полную силу, уже не было никаких сомнений и надежд на обратное.
В кабинете повисла напряженная тишина, которую Шунсуй не спешил нарушать. В голове безудержным потоком вертелись самые разные мысли, а тело казалось невероятно тяжелым и каким-то не своим, лишь чудом выработанной с сотнями лет выдержки не сгибаясь, словно дерево под тяжестью ураганного ветра. Чувствуя, как от напряжения у него начинают трястись руки, мужчина поправил амигасу, открывая лицо и слегка наклонился вперед, демонстрируя главнокомандующему свое искреннее раскаяние.
- Вас понял, главнокомандующий Ямамото. Прошу простить мое невежество. Я сейчас же возьмусь за работу. Простите, что отнял у вас драгоценное время.
На этот раз в голосе капитана можно было заметить вину и совестливость, прямые, без всяких уловок, как это было несколько минут назад. Кьёраку и в самом деле винился, набравшись решительности разобраться во всей этой чехарде. Восстановить свой пусть маленький, но все же авторитет перед Ямамото ему очень хотелось хотя бы затем, чтобы получить назад свое право бездельничать, на которое Генрюсай сейчас  в буквальном смысле ему ткнул. Разумеется, не стоило думать о том, что попойки и лень пройдут мимо внимания старика, однако же, до сегодняшнего дня проблем с этим не было. А значит, пора переходить к действиям.
- Слушаюсь. Разрешите идти?
Шунсуй был готов поклясться, что буквально кожей ощущает нарастающее далеко за дверями напряжение подчиненных Генрюсая, которым до прихода Кьёраку тоже наверняка досталось - в вопросах кто прав, кто виноват Ямаджи не считался ни с кем, считая правым только себя. Однако, стоило Шунсую всего на краткий миг представить себя на его месте, как все становилось ясным и логичным. Управляться с двумя тысячами шинигами - дело нелегкое, а малейшее промедление или упущенная деталь могут привести к печальным последствиям.
Дождавшись ответа, мужчина еще раз поклонился и зашагал к выходу. За ним закрылись массивные двери, отрезая капитана от Ямамото. Воздух стал легче, а шаги - быстрее. Однако, чувство тревоги так и не ушло. И дело было не только в нотациях Ямаджи.
В черной бездне неизвестности затаилось что-то еще. И это "что-то" не давало Кьёраку покоя.