Небо за окном безоблачное, чёрное, подсвеченное фонарями и светом их небольшого городка, с острыми щипами-звездами и тонким серповидным месяцем. Если бы оно отражало состояние младшего Исиды, то бы было затянуто непроглядными тёмными тучами. Тяжёлыми, клубящимися, с проблесками молний-злости, полные дождя-негодования и града-упрёков. Как бы ему хотелось дать волю своим эмоциям, позволить пролиться всему, что накопилось за долгие годы, выплеснуть, исчерпать этот запас, устроить настоящую бурю, но юный квинси лишь крепче сжимает кулак, чувствуя как тонкая – почти невесомая – цепочка держась за запястье, соскальзывает вниз,  под тяжестью пентаграммы, зависшей чуть ниже костяшек пальцев. Он напряжен и взвинчен. Урью закипает ещё больше, когда Рюкен, как всегда, игнорирует его слова, прикрываясь тщетным и бесполезным беспокойством о его здоровье. Врач до мозга костей включается раньше, чем отец. Не понять, где заканчивается грань одной и начинается грань другой социальной роли. И есть ли вообще в этом человеке, стоящем напротив, его родитель. Подросток не собирается отвечать на этот выпад, как и не собирается подчиняться и устраиваться на диване. Ему не требуется чьё-либо разрешение, особенно Рюкена, он сам знает, что и когда для него лучше. Даже если он бы не мог стоять на ногах, то всё равно бы встал, поддерживаемый чистой гордостью. Но может. Поэтому Урью даже не шевельнулся, когда отец обернулся к нему, устремив свой ледяной взгляд. В детстве он всегда после нотаций чувствовал себя униженным и на редкость уязвимым. Сейчас же было ни чуть не лучше, но отступать он не собирался.
– История собственного рода и семьи считается шпаргалкой? Интересно...– холодно, чеканя слова, отозвался Урью. Он уверен, что Рюкену есть что рассказать. Нет, не так, есть то, о чём сыну нужно знать. Все недомолвки дедушки указывали на то, что в прошлом сокрыты ещё те тёмные тайны, настоящие огромные скелеты динозавров в шкафах. Почему отец вскрывал тело матери? Почему такое ледяное презрение и недовольство высвечивалось в его глазах, когда Рюкен слышал что-то о дедушке? Почему отказался от силы квинси, но принял пентаграмму Сокена? И как та к нему попала?
Ответа не будет.
Это усмешка и издёвка ему хорошо знакомы.
Всё – это уже пройденный этап.
Упрямство и высокомерие отца Урью были прекрасно известны. Тот, как представлялось, был настолько уверен в своем совершенстве, что даже не мог представить, что существует какое-то другое мнение. Может, в его больнице, так и принято, но не в семье.  – Для тебя это всего лишь игра? –вскидывает мальчишка упрямо подбородок, сжимая губы в тонкую линию. Во взгляде сверкает сталь и вызов. – Понял.
Найти ответ самостоятельно? Что ж, не в первый раз. Если отец не считает его достойным правды, то ему действительно ничего не остаётся, как искать ответы  самому. Пусть в этом мире не осталось больше квинси, но он всё ещё жив, обладает силой, в его жилах течёт их кровь, их наследие. На поддержку отца он никогда не рассчитывал, а теперь убедился в этом окончательно. Он зол. На Рюкена, на весь этот вечер, потраченный впустую, но стоявших огромных нервов, на себя, что так просто повёлся, опять увидел то, чего нет и не будет. Какое-то робкое семечко надежды всё-таки оставалось на этой безжизненной, покрытой пеплом и морозом земле их отношений. Его росток, пробиваясь каждый раз сквозь толщу льда стоило только – нет, не засветить лучу, а только появиться намёку на него, было обречено на гибельную мёртвую хватку мороза. Что ж, и поделом ему.
Но какая-то пустота всё равно гложет сердце, не давая дышать. Но это временно. Всё снова становится предельно просто и понятно. Всё как всегда. В шкафу висит новый белый костюм, его одежда квинси. Пентаграмма на руке. И он сам. Больше ничего не нужно.