Гнев и задетая за живое гордость перекрывали все болезненные ощущения, а, может, ещё продолжали действовать обезболивающее и остатки адреналина, но на раненную ногу подросток все-таки старался особо не опираться, перенеся вес тела на здоровую ногу. Эмоции бурлили и кипели обдавая паром и жаром, но не находили выхода. Урью старался контролировать себя, чтобы окончательно не уронить лицо в этом поединке двух умов, а Рюкен тем временем не упускал возможность добавить очередное убийственное ингредиент-слово, как будто с маниакальным отрешенным удовольствием ставил какой-то эксперимент, наблюдая за тем, выдержат ли стенки этого своеобразного живого котла или же все-таки разлетятся вдребезги. Младшему Исиде особо нечего было сказать в ответ на все упреки, едкие замечания и колючие насмешки, кроме как уверенным, упрямым взглядом. Нарушение клятвы – худшее, что могло быть. Он не видел смысла пытаться юлить, изворачиваться, как змея, пригвожденная копьем к земле. Такое поведение заставило бы возненавидеть себя ещё больше и окончательно уничтожило бы осколки гордости. Однако Урью знал ради кого и чего пошел на это клятвопреступление, и эта мысль придавала сил, твердости и уверенности в своем поступке. Конечно, если бы мир был идеальным и пустые бы не совали свой смертоносные конечности в Каракуру, тогда бы юному лучнику не пришлось вспоминать, как формировать своё оружие, однако всё это были лишь сказкой. И если его отец мог спокойно сделать вид, что не замечал духовных существ, то Урью – нет.
Лицо подростка застыло маской. Хотелось выкрикнуть, что пусть он наконец-то вынесет свой приговор, чем продолжит эту экзекуцию, но понимал, что отец должен получить свою долю морального удовлетворения… Окурок, разбрасывая искры, попал точно в цель. Рюкен Исида никогда не промахивался. Он точно знает, когда и как нанести удар. Однако безрассудная молодость полна стремлений, желаний, веры в себя. Урью не был идиотом, чтобы не понимать, чем грозит любое сражение, но он верил в своих друзей, верил, что они справятся со всеми проблемами. Отвечать на подобный выпад, ранивший сильнее меча пустого, младший Исида не стал. Не видел смысла. Вряд ли Рюкен одобрил его выбор товарищей, как раз наоборот, но что поделать, именно Ичиго стал тем другом, которого так не хватало Урью. Пусть он не мог разделить с ним свои переживания и мысли, но та боль, что обоим пришлось пережить в прошлом, сблизила их и помогала понимать друг друга. Во всяком случае, так их отношения представлял Исида. Какой же видел их дружбу с Ичиго – кто знает, понять, что конкретно варилось под рыжими вихрами, не мог никто. Но было одно большое но:
– Куросаки не шинигами, а такой же школьник, как и я! – отрезал Урью. Пусть его друг и обладал огромной духовной силой, но не был проводником душ – точно, даже с учётом, как именно получил свою силу. – Ты думаешь, они станут ему помогать, когда у них на пороге война?
В этом Урью очень даже сомневался. Кучики не была равнодушна к участи Ичиго, но что для Общества душ значит какой-то непонятный воин, который получил силу незаконным путем да ещё и не имеет никакого отношения к организации? Чем его положение было лучше, чем у юного квинси? Так что гордость тут, смирившись и приняв его выбор, молчала, пусть для кого-то его слова и были жалким оправданием.
Подросток заметил, какой выражение появилось на лице родителя. Наверное, так тот смотрит на неизвестно откуда взявшееся пятно в сверкающей идеальной чистотой операционной, на доктора, допустившего ошибку, на пациента, посмевшего усомниться в методах его лечения. Урью смерил не менее внимательным и пронзительным взглядом отца, пусть его взгляд не обладал той разящей и пробивной способностью, как у него. Вернее всего, даже царапины не останется, не то что болезненной, отдающей холодом и горечью, обидой и растоптанной гордостью. Подозрения укреплялись, превращаясь в уверенность. Рюкен все-таки держал руку на пульсе происходящего, вот только как? Неужели Урахара? О том, что связь была, младший Исида почувствовал еще раньше, когда лежал в больнице.
Последний вопрос был поставлен не хуже любой ловушки, Урью умел сам ставить такие, может, не настолько хорошо, как Рюкен, но уж точно не собирался на неё попадаться. Само собой, что сражаться на стороне тех, кто был хоть и облачен в белое (что вызывало в сердце квинси волну недовольства и гнева), но калечил души и тела людей, он бы никогда не стал. На стороне черноформных Исиде тоже быть не пристало, даже с учётом того, что было в августе. Но его волновала судьба мира, его волновала участь друга, но как донести до отца эту одновременно такую простую и сложную мысль, он не знал. Не уверенный в том, что Рюкен не поднимет его насмех, или еще хуже, начнет бить по гордости.
Ему совсем не понравился тон, каким отец выделил слово «квинси». Оно звучало как ругательство, худшее, из тех что могло сорваться с этих упрямых и напряженных, как тетива лука, ироничных губ. Он обладал огромным потенциалом, но при этом не использовал его. Что было для Урью куда большим преступлением.
– Ни на чьей, – холодно отозвался сын, напряжение стало ощутимо, его можно было резать мечом и использовать вместо кирпичей в фундаменте стены. – Я буду сражаться против пустых! – упрямо и самоуверенно заявил Урью, подняв правую руку, сжатую в кулак, на уровень плеча.
